В Донецке сейчас еще хуже, чем в сталинские времена - Захаров

Художник Сергей Захаров, недавно освободившийся из плена "ДНР", в интервью изданию "ГОРДОН" рассказал о том, как его арт-группа "Мурзилка" партизанила в оккупированном Донецке, кто сидел с ним в камере донецкого СБУ и почему в его родном городе с каждым днем жить все опаснее.

5 июля войдет в историю войны 2014-го как день оккупации Донецка. Боевики, покинувшие ночью Славянск, за который украинская армия билась несколько месяцев, уже к полудню вошли в Донецк, приветственно помахивая с БТРов еще не понимавшим, что их ждет теперь, прохожим. У билетных касс железнодорожного вокзала тут же выстроились очереди – люди массово покидали город.

Спустя несколько дней в Донецке стали появляться фанерные карикатуры с изображением главарей террористов. Гиркин с пистолетом у виска и подписью: "Just do it". Сморчок Моторола, командир боевиков, рядом со своей дебелой невестой (их свадьба, судя по видео, выложенном в интернете, пела и плясала под стенами здания Донецкой обладминистрации, где в это время террористы пытали заложников). После крушения малайзийского "Боинга" прохожие на одной из улиц увидели образ Смерти с символикой "Новороссии" и рисунком со сбитым лайнером.

Слухи о том, что в городе работают партизаны-художники, которые назвались арт-группой "Мурзилки", передавались из уст в уста. Кто-то видел карикатуры своими глазами и даже успел сфотографировать, выкладывая затем снимки в социальных сетях, кто-то пересказывал с чужих слов. Одни восхищались смелостью художников, другие же возмущались их дерзостью: в "Донецкой народной республике" чувство юмора у людей отмирает за ненадобностью.

А вот задуманный художниками образ одиозного "народного губернатора" Павла Губарева так и остался не увековеченным. Если бы Губарев об этом знал, вероятно, огорчился бы: он любит свое изображение во всех проявлениях, примером чему – недавний клип на песню "От Донецка до Кремля" с его участием в компании с певицей Викой Цыгановой.

Автора смелых художеств Сергея Захарова арестовали на выходе из мастерской. О том, что пришлось пережить ему в плену у террористов, рассказывает с паузами, опуская подробности, вспоминать которые особенно неприятно и больно. Из плена освободиться ему удалось лишь спустя полтора месяца. Волею случая.

Теперь он в безопасности. И в неизвестности. Работы пока нет, впрочем, как и жилья тоже. Кто-то скажет: дескать, парень – молодец, прикольно так подшутил. Но те, кто не понаслышке знают, как сегодня живется в Донецке, подумают про себя: "Герой". Именно подумают, и именно про себя – потому что патриоты Украины, вынужденные остаться жить в "ДНР", сегодня вслух стараются вообще не говорить.

– Сергей, после освобождения вы сразу же уехали из Донецка?

– Это была первая мысль – уехать немедленно, но еще некоторое время меня держали там обстоятельства. В Киеве я уже неделю.

– В столице, как, впрочем, и в других городах Украины, теперь модно спрашивать у потенциальных квартирантов, откуда приехали. Если с Донбасса – на квартиру не берут. Вы с этим тоже столкнулись?

– У меня до аренды квартиры дело пока не дошло. Я приехал с 500 гривнами в кармане. Меня приютил мой старый знакомый по Донецку, я живу у него в офисе. Но о таких историях слышал. Это возмутительно, конечно. Я одному каналу интервью давал по телефону – они меня расспрашивали о жизни в Донецке. Я, помимо прочего, рассказал, что, несмотря на весь ужас происходящего, в городе чистота и порядок. Ведущая мне перезвонила после эфира, и я понял, что она возмущена: мол, для кого город в порядок приводят – для террористов?! Говорит, нужно все было бросить, чтобы обстановка стала еще ужаснее, и пусть бы люди в полной мере почувствовали, как живется в "ДНР". А еще рассказала, что в ее доме поселился прокурор из Донецка, который паркует машину, где не следует. Я ей на это ответил, что если человек – хамло, то прописка тут роли не играет.

– Судя по вашим работам, из-за которых вы пострадали, художник вы хороший. Вас в Киеве уже заметили

– За ту неделю, что я живу в Киеве, ощутил и внимание, и поддержку, получил несколько предложений – но пока не о работе, а о сотрудничестве. Звонили также из солидного журнала, хотят опубликовать мои иллюстрации – зарисовки о жизни в плену. Если в том, что со мной случилось, искать хоть что-то положительное, то это как раз возможность начать новую жизнь.

– А к прежней вернуться еще надеетесь?

– Вернуться в Донецк, каким он стал теперь? Нет, это исключено. 

– А другим ваш родной Донецк когда-нибудь станет? Вы в это верите?

– Как Бог даст. Ранней весной, когда в Донецке еще шли митинги, я наблюдал за людьми. У тех, кто выходил с украинскими флагами, лица были нормальные, человеческие. А вот от тех, кто с битами шел в руках, такая агрессия исходила... Я стоял, смотрел и не верил, что они смогут победить. В Донецке много нормальных людей, но они были безоружны, а этим, я видел по их глазам, ничего не стоило применить силу. И ведь именно тогда на площади Ленина в Донецке зарезали парня, который участвовал в проукраинском митинге. Но даже еще в июле, когда мы выставляли свои инсталляции, надеялись, что все вот-вот закончится, и город освободят от террористов. Теперь же появилось ощущение, что наша территория – это уже отрезанный ломоть. И будет там какое-то Приднестровье или нечто подобное.

– Ну, за донецкий аэропорт украинская армия мужественно сражается вот уже пять месяцев. Если бы отрезали "ломоть", давно бы уже ушли – тем более, что от аэропорта уже практически ничего не осталось.

– Это борьба за территории, за границы, но не за людей. Хотя понятно, что если бы не российская армия, этих ополченцев за неделю бы вымели из города.

– А что люди? Разве большинство жителей Донецка не поддерживают "ДНР"?

– Нормальных людей в Донецке осталось не так много, они большей частью выехали из города. А те, кто приветствовал "ДНР", так и не поняли, что своими руками натворили беду. Ведь у людей было все: работа, зарплата, пенсия, мирная жизнь. Теперь им остается винить только самих себя. Но в среде моих друзей, к счастью, совсем другие настроения.

– Наверное, потому, что творческие люди – народ свободный, думающий.

– Никого не хочу обидеть, но думаю, многим жителям Донецка не хватает культуры. Работяга домой пришел, уставший, накатил, лег перед телевизором, смотрит сюжеты о "распятых мальчиках" и верит в этот бред. Ну а кто-то, хоть и все понимает, молчит или же поддакивает, наоборот, потому что страшно. Я всем своим знакомым сказал, чтобы нигде свое мнение не высказывали – ни в соцсетях, ни за пределами собственной кухни. В Донецке сейчас еще хуже, чем в сталинские времена.

– А вы свое мнение высказать не побоялись – молча, красиво, достойно, с чувством юмора. Ваши работы стали единственным наглядным проявлением партизанской войны в оккупированном городе. Вы – настоящий герой.

– Знаете, как поджилки тряслись? Одно дело готовить работы в закрытой мастерской, другое – найти смелость выставить их на людной улице. Хотя поначалу мы решили, что делать это нужно часа в четыре утра, когда город спит. Думали, поздним вечером опасно, потому что комендантский час, а вот среди ночи, когда и патрули уже не ходят, – в самый раз. Сложили в багажник несколько работ и поехали. Только успели первую инсталляцию разместить, как подъехал патруль, стали документы проверять. А у нас в багажнике такой груз лежит, что если бы заставили его открыть, тут бы сразу все и закончилось. Ну а потом поняли, что лучше это делать днем, потому что так менее заметно.

– И успеть за считанные секунды…

– Сначала мы присматривали место, обращали внимание на то, чтобы нигде поблизости не было видеокамер. Прежде чем у кинотеатра "Комсомолец" выставить "портрет" Гиркина-Стрелкова с пистолетом у виска, сделали сначала надпись, отошли на безопасное расстояние, проследили, все ли спокойно и только потом вернулись, чтобы его поставить. "Моторолу с невестой" перед входом во Дворец бракосочетаний установили, одну из работ – рядом с больницей им. Калинина, которая просто напичкана раненными боевиками. Только поставили, тут идут днровцы с автоматами, но, к счастью, ничего не заметили, а наш фотограф даже успел запечатлеть их, когда они прошли мимо инсталляции.

– Боевики прошли мимо. А прохожие ведь замечали наверняка? Ваши работы нельзя не заметить и уж тем более в городе, где все давно уже начеку.

– Останавливались, смеялись, кто-то даже фотографировал на мобильный телефон. Знаете, нам было так приятно видеть мгновенную, живую реакцию публики. Но не позже чем через полчаса работы исчезали. Вряд ли их кто-то из прохожих уносил под мышкой – это просто опасно. Значит, увозил патруль. В работе у меня были и другие эскизы, но… не успел. Выхожу как-то из мастерской, а меня уже встречают.

– Как на вас вышли, знаете?

– Отследили с помощью телефона. Я сначала свой телефон отключил, пользовался другим, а потом расслабился и иногда стал выходить на связь со своего номера. Сразу после этого меня и взяли.

– Но для этого им кто-то должен был подсказать номер вашего телефона...

– Ну, не знаю. Я однажды встречался с российскими журналистами. Теперь пишут, что это они меня сдали. Но я не могу этого утверждать.

– А как же вы рискнули довериться российским журналистам, если они, как правило, работают на террористов?

– Это были журналисты одного оппозиционного телеканала. Но я старался и с ними соблюдать осторожность. Сказал, что за ними заедут. Попросил у знакомого таксиста машину, но для чего, не сказал, сам сел за руль, забрал журналистов, вывез в пустынное место и только там признался, что это именно я.

– Сергей, простите, я не хочу вынуждать вас возвращаться к подробностям пережитого в плену. Расскажите, пожалуйста, только то, что считаете возможным.

– Привезли в СБУ на допрос. Били. Допрашивали российские особисты. Особенно усердствовала женщина. Я поначалу пытался спорить, что-то доказывать, она меня в другой кабинет вывела, затвор автомата передернула, дуло к затылку мне приставила, говорит: "Мне всегда интересно, о чем человек перед смертью думает?" В ней такая ярость была сумасшедшая... Она открыла мою страницу Вконтакте и от моего имени переписывалась с людьми, которые предлагали мне помощь. Может, кто-то даже из них и пострадал… Бросили меня в карцер, утром – снова допрос. Потом заставили лезть в багажник, из одной машины в другую пересаживали, отвезли на территорию райвоенкомата на окраине Донецка. Нас с одним парнем наручниками скрепили, мы с ним вынуждены были все время быть вместе, даже в туалете. Нас пытали. Потом мне сказали: "Раскрасишь вон ту машину, и мы тебя отпустим". Отпустили.

– А того парня?

– Я не знаю о нем ничего. Сейчас со мной работают люди из комиссии ООН по правам человека, присылают мне разные фотографии, чтобы я его опознал.

– Но после того освобождения вы ведь снова попали в плен?

– Да, я на следующий день пришел в СБУ за своими документами, и меня уже не отпустили. Правда, во второй раз не били.

– А что за люди сидели с вами в подвале СБУ?

– Очень много было ополченцев.

– Своих же сажают?

– Свои – своих. Кто-то по пьянке попал, за внутренние разборки какие-то. Причем не только рядовые боевики. Со мной в камере сидел человек, который у них какой-то пост занимал. Он ждал показательного расстрела. Но несмотря на это, оставался преданным поклонником "ДНР", как и все пленные боевики. Был еще некий Дмитрий Сергеевич – он взял на себя роль пахана: установил график перекуров, следил за распределением передач. И рассказывал о "распятых мальчиках", о "концентрационных лагерях", которые готовят для жителей Донбасса. Я смотрел на него и думал: "Завтра тебя свои же к стенке поставят, а ты все им веришь".

– А украинские военнослужащие в камере были?

– Да, как раз те, кого вывели на "парад пленных" в День независимости. Я потом читал интервью Захарченко, который рассказывал, что мог бы и 600 военнопленных по городу провести, но вывел самых "жестоких нелюдей", "карателей". Но я-то знаю, что среди них были военные медики, которые ехали за ранеными, и там их захватили.

– Что было самым страшным для вас за эти полтора месяца?

– Лежишь сутками в забитой людьми камере, все покатом на полу, впадаешь в полузабытье, воздух удушливый, лампочка еле светит… Психика может нарушиться уже хотя бы от того, что просто лежишь и ждешь неизвестно чего. Из провалов меня выдергивал иногда этот парень, к которому я был прикован наручниками: дернет рукой, смотрю – крестится. А мне больно, наручники ведь в руку впились до крови. На войне, как говорится, атеистов не бывает… Я тоже молился про себя, благодарил Бога за все. То, что не убивает, делает нас сильнее. Может, я потом пойму, что все эти испытания неспроста.