«Часто говорят, что мужчина не должен плакать. Я выл». В Нидерландах дают показания родные погибших пассажиров боинга MH17, сбитого на Донбассе

В Нидерландах 6 сентября 2021 года возобновились заседания в суде по делу о крушении рейса MH17 в 2014 году над Донбассом. Начались выступления родственников погибших, на которые отведено десять заседаний в течение трех недель, — всего выразили желание высказаться более 90 человек. Выступления родственников эмоциональны, судьи и судебные переводчики с трудом сдерживают слезы. В то же время это важный исторический документ. 

"Медуза" приводит цитаты из некоторых выступлений. Они продолжатся еще две недели, по три заседания на неделе.

Формально речи, которые произносят в суде родственники погибших пассажиров рейса MH17, — это официальные заявления потерпевших о том, как гибель родных и близких повлияла на них психологически, физически и финансово. Юристы родственников подали от их имени иски о возмещении ущерба, которые будут рассматриваться в рамках этого же производства.

Суммы компенсаций (речь идет о 40–50 тысячах евро на каждого родственника) едва ли под силу выплатить самим подсудимым: текущий процесс идет над тремя россиянами и одним украинцем, которые в 2014 году активно участвовали в деятельности Донецкой народной республики и, по версии обвинения, сопровождали российский «Бук», сбивший малайзийский лайнер. Скорее всего, в дальнейшем за компенсациями обратятся уже к российскому государству — тем более что следствие, судя по недавнему призыву к свидетелям, продолжает поиски экипажа «Бука» и их командования. 

От многих родственников звучат обвинения не только в адрес подсудимых, но и в сторону России и лично Владимира Путина — хотя некоторые полагают, что часть ответственности может лежать и на других государствах, например на Украине, которая не закрыла воздушное пространство над Донбассом.

Риа ван дер Cтеен

Риа ван Дер Cтеен потеряла в катастрофе отца Яна ван дер Стеена и его жену, свою мачеху Корнелию Ворхам. Она начала свое выступление, прочитав по-русски цитату, приписываемую Александру Солженицыну: «Они лгут. Мы знаем, что они лгут. Они знают, что мы знаем, что они лгут».

Я знаю, на ком лежит ответственность. Я процитировала Солженицына в русском оригинале для тех, кто сегодня слушает меня от лица российского режима. <…> Мы видели много эпизодов затягивания процесса, обструкции и распространения фейковых новостей. Однако я считаю, что сегодня не следует уделять этому внимания. <…> Мой отец и его жена летели с внуками на Борнео, в Индонезию, страну, которую они очень любили. <…> Первый раз мне пришлось попрощаться с ними, когда 17 июля [2014 года] я получила тот чудовищный звонок и немыслимую новость, что их самолет был сбит. Меня охватили неверие, паника, хаос. Я ждала и ждала, и все надеялась, что это ошибка, что мне позвонят и они вернутся домой.

Вскоре у меня начались кошмары. Когда я впервые увидела такой сон, я помню, что думала, что это будет чудесный сон, потому что я увижу отца. Я шла по полю в Украине и искала отца. Но я видела обломки, тела, личные вещи. Пахло огнем. Пахло смертью. Я была одна, и я шла по полям, среди подсолнухов, и все звала: «Папа! Где ты?» И вдруг я увидела его. Казалось, он был рад меня видеть. Он широко улыбался и спрашивал, что я здесь делаю. Я ответила, что ищу его. Ему это показалось странным, потому что он искал меня. Я посмотрела на него, и мне пришлось сказать ему, что он мертв, что он погиб, когда самолет, на котором он летел, был сбит. И тогда я начала плакать и не могла перестать, пока не проснулась с криком. [Этот кошмар повторялся] месяцами, каждую ночь, снова и снова.

20 августа 2015 года мы поехали за останками отца и мачехи. Мне было дурно. я не знала, чего ожидать, удастся ли мне справиться. <…> Я пошла в специально подготовленную комнату и увидела две маленькие коробочки, в которых были останки моего любимого отца и [его жены] Нелл. Я открыла коробочки, внутри были два маленьких пакетика с костями. Я взяла их в руки и крепко прижала к себе. Не знаю, сколько я так простояла. Логически я понимала, что это они, но эмоционально не хотела принимать. <…> Я так и не смогу окончательно попрощаться с ними, по крайней мере пока ответственных за их смерть не признают виновными. Тогда, я надеюсь, я наконец смогу попрощаться и отпустить их.

Корнелия Ворхам и Ян ван дер Стеен/ District Court of the Hague

Мэтью Хордер

Не все родственники выступают в зале суда. Так, австралиец Мэтью Хордер, потерявший в катастрофе родителей Говарда и Сьюзан, выступил по видеосвязи, после чего в суде показали заранее записанные сообщения его братьев Адама и Дэвида.

Сложно описать в нескольких абзацах каждый момент отчаяния, каждый день, полный гнева, все потерянное время, вопросы без ответов, психологические травмы, отчаяние, с которым я готовил это сообщение, когда ответственные в российском правительстве находятся на свободе, как будто ничего не случилось, продолжают распространять дезинформацию об их непричастности и препятствовать тому, чтобы правосудие свершилось в разумное время.

Мои родители были работящими австралийцами и никогда ничего не просили. Они были активными, здоровыми и наслаждались жизнью. Они заботились о своих пожилых родителях и маленьких внуках. Они любили путешествовать по стране и за рубеж — и в итоге это стоило им жизни. <…>

Утром 18 июля 2014 года я проснулся и увидел панические сообщения от членов моей семьи. Я поговорил с одним из моих братьев, который рассказал мне, что их самолет разбился. В одно мгновение вся моя жизнь изменилась, мое сердце было разбито. Это сообщение подтвердилось постоянными кадрами по телевизору. <…> Очень быстро стало понятно, что это была не авария, а массовое убийство.

Каждый день дается мне с трудом. Внезапная потеря близких всегда надолго сказывается на жизни человека. Все только ухудшилось из-за того, сколько времени понадобились, чтобы опознать тела родителей, вернуть их домой и похоронить как полагается. <…> У меня диагностировали посттравматическое стрессовое расстройство, депрессию и тревожность, которые возникли в результате этих событий.

Я скучаю по родителям каждый день. Увы, их уже не вернуть. Однако крайне важно, чтобы виновных привлекли к ответственности и чтобы судебное разбирательство довели до конца. Я никогда не пойму, почему это случилось со мной и моей семьей. <…> Я искренне надеюсь, что это больше никогда не повторится.

Роб и Силене Фредрихс

Роб и Силене Фредрихс потеряли в катастрофе сына Брайса и его невесту Дейзи Улерс. Перевод их выступлений на русский язык опубликовал в телеграме юрист и переводчик из Роттердама Владимир Файбышев. Первым выступал Роб Фредрихс.

17 июля 2014 года — это день, когда была вырвана часть моего сердца. Моя жизнь изменилась навсегда. Часто говорят, что мужчина не должен плакать. Я выл. Я кричал, у меня была истерика. У меня забрали моего единственного сына Брайса и его подругу Дейзи. Их сбили в небе ракетой «Бук». То, что должно было стать каникулами мечты, стало кошмаром. Они попали на войну, к которой они не имели никакого отношения.

Мы никогда больше не будем играть в футбол по субботам. Никогда он меня больше не окликнет: «Пап, ты где? Пошли есть!» <…>

Когда я пишу об этом, я снова мысленно возвращаюсь в то время. У меня перехватывает дыхание, сердце замирает. Меня разрывают эмоции, злость, я плохо сплю. У меня проблемы с памятью и концентрацией. Боль утраты становится все сильнее и сильнее. Я не могу больше нормально жить.

Каждый раз, когда я вижу в небе самолет, у меня возникает чувство страха — его ведь не собьют? Пока я буду жить, мое сердце будет обливаться кровью. Но я надеюсь на честный приговор. 

Более всего меня огорчает, что те, кто это сделал, не хотят принести извинения. Они все отрицают. Никто из них не считается с чувствами и болью родственников. Это трусливые убийцы без чувств и без совести. Они продолжают лгать и искажать истину. Самое болезненное — это их отрицание своей ответственности.

Особенно меня раздражает то, что сторона защиты предпринимает все усилия для того, чтобы растянуть процесс. Они не говорят о сути дела и принимают за факты давно разоблаченные фейки. При этом они не считаются с чувствами родственников. 

Все, что осталось мне и моей семье, — это молиться и надеяться на справедливость для Брайса и Дейзи и для всех погибших в рейсе MH17. Для меня все закончится только тогда, когда я закрою глаза. Надеюсь, что тогда на все мои вопросы будут даны ответы.

Роб и Силене Фредрихс перед зданием суда в Нидерландах, где дают показания родные погибших пассажиров рейса MH17/ Koen van Weel / ANP / AFP / Scanpix / LETA

Силене Фредрихс принесла в суд урну с прахом сына и его невесты и поставила ее рядом с микрофоном, в который она произносила свою речь.

Я пришла сюда с урной, в которой находится прах наших детей. Я не могла ее не взять. Так они будут тоже рядом.

Брайс рос нормальным ребенком в хорошем месте. У него было много друзей и подруг. Он был остряк. Он был волевой парень. Называл вещи своими именами и не шел на компромиссы. С детства он играл в футбол. После игры к нам домой часто приходила вся команда, мы всех кормили, часто ребята оставались на ночь. <…> В средней школе у него не всегда все шло гладко. Он не очень серьезно относился к учебе. Он считал, что жизнь учит гораздо лучше, чем школа. <…>

Я не думала, что Брайс до 30 лет станет более серьезным. Но тут появилась Дейзи. Скромная красивая девочка из нашего района. Она стала приходить все чаще. Оставалась с нами ужинать. И само собой, иногда она оставалась на ночь. <…> У нас была большая и крепкая семья, и Дейзи очень у нас нравилось. Она очень быстро стала чувствовать себя у нас как дома. Мы даже говорили с Робом друг другу — смотри, у нас появилась еще одна дочка. Она стала членом нашей семьи, и все ее любили. <…> Брайс делал для нее все. Мы видели, как он меняется. Наш балбес стал превращаться в заботливого влюбленного молодого человека. Иногда он выходил из себя. Тогда Дейзи просила его успокоиться. И он ее слушал!

4 апреля 2014-го тетя Паула позвонила мне и сказала, что Сели, матери Дейзи, очень плохо… ей остались считаные дни, что нам и детям нужно готовиться к худшему. <…> Дейзи продолжала верить, что она поправится. К сожалению, 24 апреля 2014-го Сели, мама Дейзи, навсегда закрыла глаза. Мы с Робом решили поехать в отпуск в Индонезию. Запланировали поездку на конец мая 2014-го. Брайс и Дейзи хотели поехать с нами вместе. <…> Но мне казалось, что лучше, чтобы Дейзи сначала попробовала закончить учебный год и чтобы она поехала отдыхать сразу на следующий день после его завершения. И это было 17 июля 2014 года.

Днем у меня на работе организовали барбекю. Мой телефон был в беззвучном режиме. Я болтала с коллегами. Когда я пошла брать еду, то почувствовала на себе взгляд одного из моих коллег, который говорил по телефону. Он сказал: «Мне звонит твоя дочь!» У меня остановилось сердце. Я помню, как помидоры черри начали падать с моей тарелки. Либо у Роба сердечный приступ, либо дети разбились.

<…> С несколькими членами семьи мы приехали в отель при аэропорте, где был организован кризисный центр для семей погибших. На входе был указатель с надписью «Родственники погибших на рейсе MH17». Это я. Я родственница погибшего. Мне стало плохо. 

А потом сотрудник KLM спросил: «Что вы хотели бы знать?» Я говорю: «Они есть в списке пассажиров?» 

— Как их зовут?

— Дейзи Улерс?

— Да.

— Брайс Джесси Фредрихс?

— Да.

Земля опять ушла из-под ног. Конечно, я знала, но теперь это было официально. Сотрудник KLM сказал, что их места были 17D и E. Это было рядом с местом, где взорвалась ракета.

Нас увидели репортеры [телеканалов] CNN и ITV, спросили, не хотим ли мы дать интервью. Сначала я очень разозлилась, но потом подумала — давайте, пусть весь мир видит тех, кого это коснулось, пусть видят наше горе. Я обратилась к Путину: «Пожалуйста, верните моих детей домой!» Эти кадры сразу облетели весь мир.

Иногда нам казалось, что так мы можем как-то поспособствовать тому, чтобы сдвинуть процесс с мертвой точки, поэтому мы продолжали давать интервью. Люди не должны забывать об этом, и правда должна выйти на поверхность. 

И все это время опять эти ночи. Я опять их видела перед собой. Слышала, как они кричат: «Мам, забери, мам, пожалуйста, забери нас!» Я так хотела их забрать! Но как? Это было просто невозможно. Опознавали сначала целые тела. Их оставалось все меньше и меньше. Мы все меньше надеялись, что сможем похоронить их целыми. Хоть бы их вообще смогли опознать! Наша жизнь превратилась в ожидание.

10 сентября [2014 года], в годовщину нашей свадьбы, когда я на работе пошла попить кофе, зазвонил телефон. Звонил офицер по связям с семьями. Смогли идентифицировать Брайса. Земля опять ушла из-под ног. <…>

Они смогли идентифицировать левую ступню Брайса. Она сгорела настолько, что невозможно было понять, что это была ступня. Мы радовались сгоревшей ступне. 

Брайс Фредрихс и Дейзи Улерс/ District Court of the Hague

Теперь нужно было идентифицировать Дейзи. Хотя бы кончик пальца. Пусть мы не получим больше ничего от Брайса, но хотя бы что-нибудь от Дейзи. Ожидание было невыносимым, мы очень боялись, что от нее ничего не осталось. И наконец, 22 октября — спасительный звонок. К нам опять приехали офицеры. Они сказали нам, что была идентифицирована часть ее таза.

И все это время останки наших прекрасных детей продолжали лежать в холодильной камере морга, где-то на территории военной части в Хилверсюме, за забором. Нам не разрешали туда приехать, нам сказали ждать. Один раз мы все же поехали и стояли у забора. Это было так жутко! Мы решили вернуться домой. Они лежали там, за тем забором. Так близко и так недосягаемо.

Мы видели фотографии частей тел детей, которые были идентифицированы. Я смотрела на них как врач, отстраненно. Я отключила эмоции. Что-то я даже опознала — вот часть лодыжки, часть черепа. Это было жутко.

В конце концов нам передали в больнице все останки детей. Их положили в деревянный гроб в форме сердца. За два дня до кремации мы его забрали. Мы вынули из гроба части тел, которые были упакованы в пластик. Я не поняла, что это были за части. Они очень сильно обгорели, было много оголенных косточек. Но я узнала вот это — кусочек блузки Дейзи с обгоревшими краями.

Эти воспоминания и фотографии причиняют боль и по сей день. Рана, которую они оставили после себя, настолько большая и глубокая, что ее никто не сможет залечить. Даже когда нам бывает хорошо, утрата и печаль всегда с нами. Вернуться на работу было очень тяжело. Думаю, в том числе и потому, что было так много событий вокруг MH17. Я больше не могу работать как раньше, 32 часа в неделю. Я работаю сейчас 15 часов в неделю, и это стоит мне больших усилий и воли. Два с половиной года я проходила интенсивную терапию у самых лучших психологов. Диагноз — посттравматическое стрессовое расстройство.

Я вижу детей везде. До сих пор жду, что они вернутся домой. Каждый раз, когда я в городе вижу высокую девушку с черными длинными волосами, я всматриваюсь — может, это Дейзи? Каждый раз, когда я вижу высокого стройного юношу в бейсболке, я всматриваюсь — может, это Брайс? Я продолжаю их искать. Всегда. Везде.

Если я узнаю, кто нажал на кнопку, кто отдал приказ запустить ракету, я обрету покой. Наказание для меня не так важно. Если преступники будут жить достаточно долго, я надеюсь, что их совесть их настигнет. Может быть, из-за того, что они совершили, они не смогут спокойно спать. Может быть, Путин или Кремль когда-нибудь скажут: «Извините, мы виноваты». Может быть, когда-нибудь. Но скорее всего — никогда.

Ипполит, Йохан и Анна Турнье

Заявления некоторых родственников зачитывали юристы, которые работают над составлением гражданских исков. Петер Лангстраат зачитал заявление от имени малайзийца Ипполита Турнье и его детей Йохана и Анны, которые потеряли жену и мать Нур Рахимму Турнье.

Нур Рахимма Турнье родилась 19 марта 1947 года в Малайзии, в городе Ипох. Она была вторым ребенком из четырнадцати, но что важнее всего, она была любящей матерью, бабушкой и женой. <…> Она была очень привязана к своей стране и семье. Она направлялась в Ипох, чтобы отпраздновать с близкими родственниками окончание Рамадана. Нур Рахимма много лет проработала в Министерстве торговли Малайзии. Позднее она перевелась в Министерство иностранных дел и работала в Бонне, в Германии, а затем в Женеве. <…> Она уволилась с работы, чтобы полностью посвятить себя семье. Позже, когда ее дети выросли и стали независимыми, она стала работать в одном из органов ООН.

Нур Рахимма была нежной, терпеливой и любящей. Нам повезло, что она была с нами. Она была нашим источником вдохновения и надежным причалом. Память о ней продолжает служить нам путеводной звездой. Мы чувствуем, что так много потеряли в тот судьбоносный день. Мы хотим сохранить то, что осталось, и защитить это от внешнего мира. Поэтому нам так тяжело рассказывать всему миру, как мы по ней скучаем и насколько разрушительной и травматичной была эта потеря. Все мы по-разному справляемся с потерей. Мы страдаем от депрессии, посттравматического стресса, одиночества, печали. Нам по-прежнему тяжело жить в мире, где ее больше нет.

Наконец, нам хотелось бы добавить несколько слов благодарности за все усилия, которые прилагает правительство Нидерландов, чтобы привлечь к правосудию всех, кто вызвал эту трагедию. <…> Мы также сопереживаем всем семьям и родственникам, кто потерял родных и близких в этой трагедии.

Читайте также:

Кремль уже в Гааге. Что происходит в суде по сбитому на Донбассе боингу МН17

Родственники погибших выступили с заявлением к пятилетию крушения MH17