«Если бы «Метинвест» был публичной компанией, мы бы бросили инвестировать в Мариуполь еще в 2014 году, и там уже всё закрылось бы». Юрий Рыженков дал большое интервью Forbes

Интервью

Юрий Рыженков был назначен гендиректором компании Метинвест в декабре 2013 года, а уже в 2014-м в Украине началась революция и российская оккупация. Метинвесту пришлось решать вопросы выживания. Компания потеряла часть своих активов, оставшихся на оккупированных территориях, и сосредоточила свои силы на сохранении того, что осталось.

В Мариуполе осталось два крупнейших металлургических завода, принадлежащих Ринату Ахметову и Вадиму Новинскому. Долгие годы они считались градообразующими, а налоговые отчисления с зарплат сотрудников мариупольских меткомбинатов были основными наполнителями местного бюджета. Сейчас ситуация меняется, и доля Метинвеста в городской казне Мариуполя меньше, чем совокупность остальных налогоплательщиков. Тем не менее, от позиции Метинвеста в Мариуполе по-прежнему зависит многое. Главный же вопрос, решения которого мариупольцы ждут десятки лет, – чистый воздух и чистая вода в реках и море. Возможно, ответ на него будет получен в новой стратегии, которую сейчас разрабатывают в Метинвесте. Вот почему мы внимательно следим за любыми публичными заявлениями и интервью топ-чиновников Метинвеста.

На днях Юрий Рыженков дал развернутое интервью журналу Forbes. В нем он много говорит о том, почему Метинвест помогает Мариуполю. Рыженков считает, что без помощи Метинвеста в городе «всё остановилось бы». Поясняет, почему компания не хочет судиться с Россией за свои утраченные активы в Донецкой и Луганской областях, почему не хочет становиться публичной, и что думает на самом деле о зеленой экономике.

Полный текст интервью Юрия Рыженкова вы можете прочитать по ссылке.

Мы для вас приводим самые интересные цитаты из этого интервью.

О кризисе 2013-2015 годов

Самый масштабный кризис в истории «Метинвеста» был в 2013–2015 годах. Я бы не называл его политическим – скорее геополитическим. Он научил нас ценить взаимопомощь. Работать вместе, но принимать решения автономно.

С 2006 по 2013 год компания двигалась к централизации – выработке единой политики по многим направлениям. Во время кризиса очень много решений было делегировано на места, потому что централизованно их принимать было нереально, мы бы просто все время опаздывали. И практически все наши предприятия, получив автономию, неплохо справились.

О взаимодействии с подрядчиками

Как и другие большие компании, мы сталкивались со злоупотреблениями подрядчиков – приписками, зарплатами в конвертах, отсутствием нормальных инструментов. Первый инстинкт большой компании такой: раз заставить их дать адекватный сервис невозможно, будем их давить. Очень многие в Украине пошли по этому пути.

И не только в Украине. В России крупные энергетические и металлургические компании убили своих подрядчиков. Мы решили задать такую рамку, чтобы цена для подрядчиков была не единственным критерием. Каждый подрядчик проходит предквалификацию. Мы определяем уровень малой механизации, охраны труда, инженерного контроля и так далее и присваиваем определенные баллы. Цена становится одним из целого списка критериев, иногда не самым главным.

Когда мы выбираем ключевых подрядчиков в крупных инвестиционных проектах, то говорим: вот портфель проектов на три года. Наши условия: ты инвестируешь в малую механизацию, нормально организуешь работу, покупаешь нормальные СИЗы (средства индивидуальной защиты.– Forbes) и так далее. Потому что иногда приходит подрядчик в шортах…

Подрядчик должен обеспечить низкую текучесть персонала. На первом проекте он будет учиться, на втором закрепит свой опыт, а натретьем будет уже очень эффективно работать.

В Мариуполе мы прошли с некоторыми подрядчиками по три‑четыре проекта, и их выработка гораздо выше, чем в самом начале.

О «регионах присутствия»

Мы пересмотрели отношения с регионами присутствия. Мы и до 2014 года всегда что‑то тратили на социальные проекты, но теперь поняли, где именно можем помогать системно, а не просто дать деньги на памятник или парк.

У металлургических городов во всем мире очень разные судьбы. Потерять промышленный регион легко и просто.

Кто‑то открывает для себя новое направление – образование, науку или туризм. Какие‑то города погибают. А какие‑то перерождают свою промышленность во что‑то новое.

Для нас важно, чтобы громады сами понимали, в каком направлении хотят двигаться. В зависимости от этого мы сможем корректировать и свою стратегию. Если город планирует сдвиг от индустриализации в какое‑то другое направление – ок, понятно. Мы очень спокойно дорабатываем наши активы, переквалифицируем людей и закрываем производство. Это тоже решение.

Особый подход к Мариуполю

Дальше всего мы продвинулись, конечно, в Мариуполе. Стратегия города выписана до 2030 года, понятны наше участие и наши действия. С Кривым Рогом тоже очень плотный диалог: будем адаптировать свою стратегию под их видение.

C Запорожьем, к сожалению, продвижение не такое быстрое. Город сложный, и ему еще предстоит определиться, чем он хочет быть. Непростая история и с «Запорожсталью». Там фактически последний мартеновский цех в Украине, который нужно закрывать. Мы должны понимать, что будет вместо. То ли это будет постепенное затухание и закрытие завода, то ли мы построим что‑то новое.

Что будет с Метинвестом завтра и через 10 лет

10 лет назад в «Метинвесте» работало около 120 000 человек. Сейчас – 80 000. С учетом приобретения ДМК– 90 000. Купили в июле, перевод людей занял два дня. Какой будет численность через 10 лет? Думаю, максимум 60 000. Мы автоматизируем производство. Доменными печами управляет искусственный интеллект, ситуацию на ГОКах отслеживают дроны.

Мы не можем за один день превратиться в совершенно другую компанию. Наши европейские партнеры говорят, что переход на новые технологии займет 20–30 лет. 30 лет– это полтора поколения работников, которые должны прийти, отработать и уйти на пенсию. Сотрудникам бояться абсолютно нечего, нынешние технологии будут востребованы еще долго.

Естественно, профиль людей, которые будут к нам приходить в эти десятилетия, будет меняться. Поэтому мы и запускаем технический университет – «Метинвест Политехнику». Нам не нужны инженеры‑металлурги в чистом виде. Это прошлый век. Нам нужны люди, которые владеют информационными технологиями, с глубоким знанием металлургии. Если вы посмотрите на наши новые объекты, например на «Стан‑1700», который мы запустили полтора года назад, то увидите, что там все управляется мышкой.

Метинвест диктует задачи для украинского Кабмина

Мы не сможем потратить €100 млрд (в зеленую чистую экономику – прим. 0629) – просто не хватит рабочих рук, чтобы сделать все, что нужно. Во‑вторых, даже в Европе еще нет «чистой» стали. Это фантазии.

В Европейском союзе действует торговля выбросами. Производитель получает бесплатную квоту и платит только за ее превышение. В 2019 году среднестатистический европейский производитель металла заплатил за выбросы CO2 меньше €4. Это не заоблачные суммы. В Украине, кстати, мы платим с первой тонны. Если бы у нас была система торговли выбросами, как в ЕС, мы бы вообще не платили за выброс CO2, потому что за 10 лет мы сократили его более чем на 60%. Мы бы просто зарабатывали на продаже квот.

Поэтому задача вице‑премьера по европейской интеграции и других министров – работать над тем, чтобы новые европейские правила были недискриминационными по отношению к Украине. Чтобы все – и европейские производители, и наши – платили с первой тонны. А второй этап – это синхронизация законодательства Украины и ЕС, чтобы поступления от этого налога шли на декарбонизационные проекты в стране.

Про войну и утраченные заводы

Риск (агрессии – прим.0629) всегда есть. Но он общеукраинский. Разница в длительности полета ракеты до Мариуполя или Запорожья – несколько секунд. Это угроза и для Кривого Рога, и для Херсона, и для Чернигова.

Вопрос, наверное, в том, а что получит Россия, если она этот риск реализует? И пока негативы для России будут перевешивать, он не реализуется. В нашем понимании, на сегодня негативы перевешивают.

С марта 2017 года у нас там (на оккупированных территориях – прим. 0629) нет активов. Мы вывезли всех управленцев, которые этого хотели. До сих пор принимаем рабочих, которые хотят переехать в Мариуполь, Запорожье, Каменское. Но любые отношения с теми территориями прекратились в марте 2017‑го.

Судиться (за утраченные активы – прим. 0629) не с кем. Коломойский судится с Российской Федерацией, потому что она официально забрала активы в Крыму. А здесь с кем судиться? Российской Федерации там нет, по словам Российской Федерации.

Мы пока не смогли определиться, кто ответчик.

Метинвест – компания олигархическая. Почему она не хочет быть публичной, как все цивилизованные бизнесы в мире

Если бы было принято решение идти на биржу, мы могли бы сделать это за год‑полтора. Вопрос – а зачем?

Вы переоцениваете плюсы публичности. Ferrexpo – публичная компания, но ее все равно атакуют за то, что она олигархическая и платит мало ренты. Так что это больше из области политтехнологий.

Вопрос про IPO, наверное, правильнее адресовать акционерам. Я, как наемный менеджер, должен руководствоваться финансовой, экономической логикой. Логика любого размещения – долгового или акционерного – достаточно проста. У компании есть стратегия развития. Если ей не хватает денег, она в первую очередь использует долговые инструменты, потому что это самый дешевый капитал. Самый дорогой – это акции. Пока компания способна обслуживать свои потребности в развитии через долговые рынки, нет абсолютно никакого экономического стимула становиться публичной.

К слову, если бы «Метинвест» был публичной компанией, мы бы бросили инвестировать в Мариуполь еще в 2014 году и там уже все закрылось бы. Потому что любые публичные инвесторы сказали бы: какие $150 млн инвестиций – у вас там стреляют.