Art-обстрел. Зачем искусство на войне, - ФОТО
«Зачем искусство на войне? Хм… А зачем война в искусстве? Это очень сложный вопрос. Я думаю, что искусство – это то, что помогает во время войны выжить…»
Маленькая хрупкая девушка, новая мариупольчанка, как называет ее мэр Мариуполя, переселенка из Донецка, как называет себя она сама, Диана Берг с 2014-го воюет. Воюет с врагами Украины, воюет с гомофобией и ксенофобией, воюет сама с собой. И при этом обставляет свою линию фронта очень эстетично. Не всегда понятно, но точно – не банально.
Она стала таким крутым специалистом в этой теме – война и art, что ее даже пригласили выступить на международной конференции по этой теме – Art at risk.
Конференция проходила в Цюрихе, в богатой и благополучной Европе. Люди заплатили по 150 франков за билет, чтобы послушать Диану и таких же, как она – художников, арт-менеджеров из Ливан, Абхазии, Грузии, Сербии. И даже России.
«Меня не покидало вот это ощущение, знаешь? «Собачку говорящую пришла посмотреть…» Вот как будто я эта говорящая собачка», - говорит Диана.
Она видела сильный интерес к своей персоне и своей теме (Диана презентовала арт-платформу ТЮ, Мариуполь и - в широком смысле, - конечно, Украину). Но также видела и абсолютное непонимание той ситуации, в которой оказались миллионы людей в Украине.
Арт-форум проходил в необычном формате. Первая часть встречи – table-presentation. Участники выставляют презентацию своего выступления на 20 столах, и гости форума ходят, смотрят, знакомятся и записываются на выступление тех спикеров, которые им интересны. На презентацию Дианы Берг уже через несколько минут не было свободных мест.
«Конечно, ведь я выставила работы Маши Прониной, картины Виктора Павлюка, вывезенные из Широкино, фотографии после обстрела… У всех был шок и ужас. Но кажется, они и пришли туда за такими впечатлениями».
Когда ты живешь в сытой и благополучной стране, в какой-то момент в тебе просыпается желание помочь кому-то, кто живет в беде. Вот за этим туда и приходят, считает Даина.
«Но я и не против. Пусть помогают. Пусть швейцарские деньги придут в Мариуполь и помогут сделать его лучше».
Берг может часами экспертно говорить о том, как выживать в агрессивной среде, как противодействовать гендерным угрозам, как защищаться от сепаратизма. Но швейцарцам хотелось узнать о другом.
«Всем было интересно одно: как выживают люди на границе с войной, что они чувствуют, как думают. Очень социальный разрез проблемы».
И вопросов было очень много. Они летели в арт-менеджера из ТЮ, как шарики пинг-понга, не оставляя следа. А вот вопрос о самоцензуре зацепил. «А бывает ли вам страшно, и включаете ли вы самоцензуру из-за этого?» - спросил один очень респектабельный джентльмен.
«Знаете, это, конечно, неправильно. Это опасно. Но я уже не боюсь. Мой страх умер в 2014 году. Я в Донецке прекрасно знала, что меня могут убить, что моих друзей могут убить. И убивали. Но тогда, перед лицом опасности, страх умер. Это рискованно – жить без страха. Без этого притупляется чувство самосохранения. Но страх так и не вернулся ко мне. И сегодня, защищая цивилизационные ценности в городе, таком консервативном и патерналистском, я понимаю, что рискую. И пытаюсь обезопасить свою команду. Но не боюсь. И, наверное, уже никогда не буду бояться».
И такая смелость – как раз то, что принципиально отличает «нас» от «них», сытых и благополучных. Хотя, конечно, есть и масса других отличий – географических, урбанистических.
«Вот это место, которое ты видишь на фото, называется индустриальным районом в Цюрихе.
Утки, свиньи на поводке, заводики. Мы тут жили во время конференции. Я им говорю, а хотите я покажу вам настоящую индустриальную зону? И показываю фотографии видов завода на въезде в Мариуполь. У всех «Ох!..» Они думают, что нас разделяет только война и угрозы. На самом деле нет. Нас разделяет намного больше вещей. Деньги разделяют, их отсутствие разделяет. Я тут с новыми знакомыми из Цюриха пошла выпить пиво. Они хотели угостить, но в баре не принимали карточки – только наличку. У них наличных денег не было. И я отдала свои последние 50 евро и осталась совершенно без денег. А мои знакомые и не думали возвращать деньги. Ну ведь такая малость же. И все оставшееся время на конференции я думала, как же подойти к этим ребятам и сказать: а давайте как-то…. Но так и не подошла. И жалею об этом. И думаю об этом. И понимаю, как это все ломает нас и делает другими. Разными».
Поэтому в своей войне и в своем искусстве на войне нам, скорее всего, придется все-таки разбираться самим.
«У нас шестой год война. А кто-нибудь на правительственном уровне хотя бы раз задался вопросом: а что происходит с произведениями искусства на оккупированной территории? Что случилось с ценными экспонатами музеев? Что происходит с арт-объектами на линии фронта? За шесть лет мы знаем только один случай, когда волонтеры помогли вывезти из Широкино картины художника Виктора Павлюка. Это тоже art at risk».
«Мы не наивные. И конечно, мы понимаем, что искусство не способно остановить войну. Но оно точно способно навести мосты. Потому что не политика же, не деньги, не экономика… Остается только Art».
Анна Романенко